"От Героев былых времен..." - "ОТЕЦ"

В преддверии празднования 70-летия Победы в Великой Отечественной войне над немецко-фашистскими войсками и увековечивания истории от героев-ветеранов и их семей, на сайте политической партии «ПАРТИЯ ВЕТЕРАНОВ РОССИИ» мы продолжаем публиковать истории о Великой Отечественной войне. Сегодня четвертый рассказ от ветерана боевых действий в Афганистане Валентина Алешина.

ОТЕЦ

Мой отец, Алешин Иван Андреевич, родился в 1916 году в деревне Рождество, под Владимиром. Рано потерял отца и мать и в 6 лет, вместе с сестрой Олей остался сиротой. Русская деревня тогда не давала детям пропасть, на деревенском сходе определяли, кто и когда кормит, кто и что покупает: пальто, шапку, валенки и т.д.

Когда отцу исполнилось 17 лет, местный батюшка исправил запись в церковной книге и приписал ему 2 года для того, чтобы его взяли в армию, где одевали и кормили. Так отец попал в армию. Много лет спустя, когда отцу было пятьдесят и его все поздравляли с юбилеем, мы знали, что ему только сорок восемь, и это был наш маленький секрет.

Служба его началась в 1934 году во Владимирском танковом училище. За время учебы, в период массовых репрессий в армии, у них арестовали всех командиров рот, комбатов два раза, начальников училища тоже два раза. Из курсантов был арестован сын Якира. Как это произошло: сдавали экзамен на знание “Краткой истории ВКП(б)”. Вызвали Якира и без всякого билета задали вопрос: “Что пишет товарищ Сталин о троцкизме?”. Якир ответил точно по учебнику, на что ему сказали, что он сам троцкист и поставили “неуд”. Якир пришел в казарму, достал из тумбочки "Краткий курс", долго читал, потом выбросил его в стоящую в казарме печь. Вечером его вызвал к себе начальник училища. Больше его никто не видел. На вопрос командиру роты, где Якир, тот ответил: “Если тебя это интересует, то ты можешь составить ему компанию”. Больше вопросов ему никто не задавал.

Танковые части тогда входили в состав кавалерийских корпусов, поэтому каждому танкисту полагалась шашка и шпоры. При посадке в танк шашка иногда становилась поперек люка, шпоры раздирали сидения, но это никого не волновало. Потом, правда, все это отменили, зато танкистам утвердили новую форму: френч стального цвета, белая рубашка, черный галстук, хромовые сапоги. Это была парадная форма. Такой формы во всей Красной армии ни у кого больше не было. Для работы на боевых машинах надевались темно-синие молескиновые комбинезоны с накладными карманами и отстегивающимся задним клапаном, поясок которого, имевший скользящую пряжку, обычно перекрывался поясным ремнем. Покрой, конструкция карманов могли варьироваться. Впоследствии комбинезоны стали черными. Большую редкость представляли петлицы на воротнике комбинезона: достаточно было гимнастерочных, ведь верхнюю пуговицу не застегивали.

В 1937 году отец уехал (добровольцем) в командировку в Испанию, где в Альбасете, Барселоне, Альмансе, Мадриде, Арчене, Мурсии и других местах, при содействии советских специалистов была создана сеть учебных центров и военных школ. В них под руководством советских инструкторов готовились для республиканской армии танкисты, летчики, артиллеристы, пулеметчики, саперы и связисты. Отец готовил танкистов из добровольцев-интернационалистов, не имеющих представления даже о том, с какой стороны заряжается винтовка.

Там же он познакомился с легендарным майором советской военной разведки Хаджи-Умар Мамсуровым - к тому времени носившем псевдоним "полковник Ксанти".

Осенью 1938 года по просьбе республиканского правительства отец вместе с другими советскими советниками и добровольцами покинул Испанию. В СССР продолжались репрессии и многие прибывшие из Испании под них попали и были отправлены “в солнечный Магадан”. Отца эта чаша миновала, он даже получил за Испанию свой первый боевой орден “Красная Звезда”.

С прибытием в Москву отец отправился в город Петушки, где проживала его сестра Ольга. Ее муж - начальник НКВД города, Михаил Иванович Карпов, спросил его тогда за столом, после нескольких рюмок: “Андреич, а тебя разве не арестовали? Я на тебя получил аж целых три запроса, хотя обычно для ареста хватает и одного”. Отец его спросил: “И что же ты ответил?” “А что я? Ежели ты, шпион какой, - польский или немецкий, то я вроде, ничего против твоего ареста не имею”. Вот такой разговор с родственником, матерым энкеведешником. Отец после этого молча собрался и уехал, и разговаривать с ним начал только после 1957 года.

В 1940 году отец окончил Высшую школу Генерального штаба (прототип разведывательного факультета Военной академии им. Фрунзе) и получил назначение Начальником разведцентра ГРУ в Витебске.

С началом Великой Отечественной войны разведцентр влился в состав 3-ей армии, которая в составе Западного фронта вела тяжелые оборонительные бои в районах Гродно, Лида, Новогрудок. Там отец получил приказ сжечь стоящий западнее Гродно молокозавод. Взяв с собой 13 человек из состава разведцентра, на грузовике подъехал к молокозаводу. Там творилось что-то невообразимое – полсотни телег, на которые местные люди грузят мешки с мукой, сахаром и еще непонятно с чем, все торопятся, снуют туда-сюда, подъезжают, отъезжают. Местные прознали, что молокозавод сожгут – вот и подсуетились. Отец дал своим команду подготовить все для поджога, но пока не поджигать, пусть местные хоть что-то увезут с собой.

В это время, на другом грузовике к ним подъехал лейтенант НКВД с двумя солдатами, и сразу в крик: “Кто разрешил мародерничать?” Отец сказал, что пусть вывезут хоть часть продуктов, все равно сжигать. Лейтенант за пистолет: “Расстреляю!” Пожилой старшина из группы отца снимает с плеча автомат – то же самое делают другие, и говорит: “Еще не известно, кто кого расстреляет, вали отсюда, пока я сам тебя не расстрелял!” Лейтенант поматерился, поматерился и уехал. А молокозавод потом через пару часов подожгли и он сгорел.

В конце июня 1941 г. численно превосходящим силам противника удалось прорваться в район Минска и отрезать войска армии от других сил фронта. До начала июля личный состав армии героически сражался в тылу противника, сковывая его значительные силы. В последующем большая часть войск армии с боями вышла из окружения, некоторые ее части остались в тылу противника, где вели партизанские действия.

После выхода из окружения армия с 5 июля 1941 г. она находилась в распоряжении Ставки ВГК, была доукомплектована и с 1 августа включена в состав Центрального фронта. 16 августа 1941 года отец получил свое первое боевое крещение.

Вот как это было. Командование 3 армии получило приказ Центрального фронта взорвать южный Брестский железнодорожный мост на Тернополь, по которому шли эшелоны с живой силой и техникой противника. Поручили отцу, на подготовку дали только три дня. Дали проводника – поляка из местных. Отец отобрал из своих ребят 14 человек. Все загрузились взрывчаткой и сух. пайками на 8 суток. Маскхалатов и радиостанций не дали. Перешли линию фронта, обошли Брест с юга и остановились у Козловичи. Организовали наблюдение за мостом. Послали поляка на ту сторону разведать обстановку. Он спокойно перешел мост, никто его не остановил. Вечером вернулся и доложил: немцев в деревне нет.

По всем правилам всегда эти сведения перепроверяются. Кто пойдет? Конечно, командир. С утра пораньше он подшил свежий подворотничок, начистил до блеска сапоги, повесил на шею ППШ и пошел в деревню через мост… Зашел в крайний дом, а там, на диване сидят, съежившись две польки и одна говорит: “Пан офицер, в деревне полно немецких солдат…” Только она это сказала, как к дому подъехал бронетранспортер с солдатами. Из него выходит молодой оберлейтенант и, не торопясь, поднимается на крыльцо. Отец встал за дверь, и, когда она открылась, они встретились лицом к лицу. Немец держится за ручку двери, отец стреляет в гнго из пистолета семь раз, а он смотрит отцу в глаза и не падает. Наконец он упал. Отец прыгает в окно напротив двери и оказывается на улице. Перебегает дорогу перед бронетранспортером. Немцы это видят, но продолжают сидеть в бронетранспортере, потом начинают строчить по нему из пулемета. Отец прыгает в какую-то канаву и ползком “стилем кроль” изо всех сил под огнем пулемета рвется к реке. “Только бы за мной не побежали. Если побегут – мне конец!” Добрался до реки, бросился в воду и поплыл, не чувствуя тяжести ППШ на шее. Выскочил на берег и рванул в лес к своим. Увидел старшину и сказал: “Дай пить”. Старшина подал ему котелок с водой, и отец стал жадно глотать воду до тех пор, пока тот не выбил котелок из его рук: “Что ты делаешь, обопьёшься!”

Когда отец, наконец, отдышался, то увидел поляка, привязанного к дереву. Старшина доложил, что поляк пытался убежать в лес, как только отец пошел в деревню, но напоролся на наше охранение и был схвачен. Оказывается, он встретился в деревне с немецким оберлейтенантом и рассказал все, что знал о разведгруппе. Поляка за это тихо прирезали.

Посмотрели на мост, он почти весь был забит немцами, так что пытаться его взорвать было бесполезно. Быстро закопали взрывчатку и налегке покинули этот район. С тех пор отец проезжая по нему в Польшу или Германию называл его своим крестником.

Отец долго думал о том, почему немцы не окружили дом, почему оберлейтенант пошел в дом один, почему за отцом не погнались, а стали только стрелять из пулемета, и решил, что обер, получив от поляка информацию о разведгруппе, установил скрытное наблюдение за мостом и деревней. Увидев отца входящего в дом, он решил взять его лично и заработать на этом крест, поэтому солдатам никаких задач не поставил, да и работающий двигатель бронетранспортера, по-видимому, заглушил звук пистолетных выстрелов. Отец долго потом вспоминал его глаза.

Прибыв в штаб армии, и доложив о провале операции, отец получил назначение в разведотдел 3 ударной армии и убыл на Северо-Западный фронт.

Я расскажу здесь лишь о некоторых моментах службы отца на войне, тех, что мне запомнились.

Пленные. В начале войны они были одни, а к ее концу стали совершенно другими. В июле 1941 года под Смоленском взяли в плен офицера и солдата. Оба они стали говорить, что мы (русские) пока живые, но уже покойники, война скоро кончится, поэтому они предлагают нам почетную капитуляцию и гарантируют нам хорошее обращение, питание и т.д.

Это были фанатики опьяненные успехами на фронте, люди Гитлера, верившие в свою победу. Когда же приказали их расстрелять, то они умерли с криками “Хайль Гитлер!”

Совершенно другими стали пленные, начиная с 1943 года. Немецкий солдат мог много рассказать. Каждое утро им зачитывали приказ по батальону, где указывали соседей, разгранлинии с ними, огневые точки, командные пункты. Пленного выводили на наш НП, и он с него показывал это все на местности. Обычно в конце допроса они спрашивали, правда ли, что их отправят в Сибирь, а как то раз один из них огорошил отца вопросом: “Где я могу получить две бутылки шнапса и две банки мясных консервов?” На его недоуменный взгляд пояснил, что мол, у него сегодня день рождения, и он был должен получить от фюрера подарок, но его взяли наши разведчики в плен, и тем самым, не по его вине, лишили подарка. Вот такой был немец.

Совершенно анекдотичный случай произошел в Прибалтике, под Ригой. Отец вышел в 5.00 утра на передний край в первую траншею, чтобы встретить очередную разведывательную группу. Смотрит, на взводном и ротном нет лица, зеленые какие-то лица. Спрашивает: “В чем дело?” Оказывается, впереди в боевое охранение был назначен солдат-узбек. Когда туда подошла смена, то солдата не нашли. То ли он сам драпанул к немцам, то ли его немецкие разведчики прихватили и уволокли, никто не знает. А тогда был в ходу приказ подписанный Сталиным, по которому в случае перехода солдата к немцам, командиры роты и взвода могли быть направлены в штрафной батальон. Ситуация невеселая.

Вдруг наблюдатель роты обнаружил идущего со стороны немцев сгорбленную фигуру солдата. Все офицеры в бинокли стали смотреть и видят: да, это тот узбек, только немцы оторвали ему рукав у шинели, согнули винтовку буквой "Г" и повесили на шею, набили хорошо морду, и дали в руки алюминиевый котелок с чем-то дымящимся. Немцы не стреляли.

Солдат подошел к траншее, спрыгнул в нее и, наклонившись, поставил на ее дно котелок с макаронами и мясом. К нему подбежали ротный со взводным и дали ему по зубам. Солдат выплюнул два зуба, вытер кровь и, достав из кармана шинели конверт, со словами: “Оберлейтенант просил Вам передать”, отдал его командиру роты, который и передал его отцу. В конверте на листе белой бумаги корявыми печатными русскими буквами было написано: “Ни вам не солдат, ни нам не пленный”.

Наверное, на допросе он ничего не мог сказать, кроме: “Hе знаю, не понимаю”. Бить его было бесполезно.

Другой анекдотичный случай.

Уже в Польше, в течение недели наши разведчики не могли взять не одного пленного ночью. Дело в том, что ночью в немецких траншеях находилось все подразделение, никто не спал, боялись наших разведчиков. Поэтому все наши попытки провести удачный поиск проваливались, хотя командование армии требовало пленного. Днем немцы спали, кроме наблюдателей и дежурных огневых средств.

В это время в разведотдел прибыл офицер из разведывательного управления 1 Белорусского фронта, который и разработал план проведения поиска. Это должен быть дневной поиск, днем немцы спят, местность открытая, подойти невозможно, и они спокойны.

Идея проведения поиска. Ночью подойти незаметно к кустарнику, росшему в 100-150 м. от немецкой траншеи и залечь в нем до утра. Утром, после того как немцы отправятся спать, в 9.00 вызвать нашу авиацию. Штурмовики нанесут удар по первой траншее, а затем начнут пикировать на нее и имитировать атаку. Немцы попрячутся в укрытия, а в это время разведчики, броском достигнут траншеи, и захватят пленного. Затем авиация бомбит вторую траншею. После этого по сигналу трехзвездной ракеты зеленого огня, штурмовики опять переходят на имитацию атаки первой траншеи, а разведчики бегом вместе с пленным возвращаются в свое расположение.

План всем понравился – сто процентов успеха! Командующий выразил желание лично наблюдать за его выполнением. Офицер разведывательного управления 1 Белорусского фронта, который и разработал план проведения поиска, мог смело вертеть дырки на погонах и на гимнастерке для очередной звездочки и ордена.

Утром, как и планировалось, наши штурмовики стали утюжить передний край. В стереотрубы и бинокли было видно, как разведчики врываются в немецкую траншею и выскакивают из нее с тремя пленными, бегут назад, дают зеленую ракету. И в тот же миг между ними и нашей траншеей противник ставит заградительный огонь артиллерии. Разведчики пытаются занять различные укрытия, каких по большому счету, там и не было.

Артиллерия немцев замолчала. Попытки вернуться к своим, тут же пресекается огнем пулеметов. Пролежали до ночи. Вернулись злые, потеряли трех человек и всех пленных. Эту операцию тут же окрестили: “Поиск, летит твою мать!”

Конец апреля 1945, еще немного и Победа! Перед фронтом 3-й ударной армии какие-то эсэсовские части упорно держат оборону. Какие? Сколько? Перед отцом ставится задача взять контрольного пленного. Солдаты отдельной разведывательной роты армии, многие с уголовным прошлым, сумевшие кровью искупить вину, опытные разведчики, у многих грудь в орденах, уже живут победой, мечтают эту грудь домой привести, не очень то обрадовались предстоящему поиску. Но приказ есть приказ. Ночью поползли через линию фронта. Через некоторое время поднялась стрельба, разведчики возвратились и докладывают: “Три О”, что на их языке означает: обнаружили, обстреляли, отошли.

В следующую ночь посылают ту же группу во главе с молодым лейтенантом. Тот же результат, плюс вместо пленного приносят мертвого лейтенанта. Те еще ребята! На третью ночь отец дает в группу полевой телефон, присоединенный к катушке с телефонным кабелем, второй конец которого прикреплен к телефону отца.

Группа скрытно выдвинулась за линию фронта и когда она уже находилась в 100 метрах от наших войск, отец крутанул ручку вызова. На той стороне тут же схватили трубку. Отец сказал: “Вот что ребята, хотите, сдавайтесь немцам, хотите, оставайтесь там, где вы есть, но без пленного я вас назад не пущу!” Там моментально все поняли и через короткое время, без шума и стрельбы приволокли двух эсэсовцев.

Несколько слов о штурме Рейхстага. Об этом много написано, но нигде не сказано, что рейхстаг был полностью захвачен нашими подразделениями. А почему? Отец рассказывал, что Рейхстаг горел, и когда загорелись все его залы, немцы и наши, чтобы не сгореть заживо, стали выпрыгивать из окон и разбегаться в разные стороны, причем никто ни в кого не стрелял. Пока Рейхстаг полностью не выгорел, нашим он не был.

Победа! 2 мая гарнизон Берлина капитулировал. Войска палили вверх из всего, из чего только можно было. Даже из орудий и танков. Это тогда получила популярность фраза: “Впервые за четыре года палил из "Вальтера" начпрод”. Все перепились. Отец рассказывал, что когда он попросил попить воды, ему наливали водку. Гарнизон на один день перестал быть боеспособным. Поэтому кое-какие эсесовские группы и подразделения, находившиеся севернее Берлина, да и в самом Берлине, практически без боя ушли сдаваться в плен к американцам, даже кое-где перешагивая через наших спящих пьяных солдат.

После победы, всем командующим было предписано отчитаться за пленных за все годы. Это было связано с тем, что когда англичане суммировали убитых и взятых нами в плен немцев по сводкам Сов. Информбюро, то за всю войну согласно этим сводкам, мы, оказывается, уничтожили половину Германии, а вторую половину взяли в плен.

Куда вы их дели? Расстреляли? Тогда и было предложено отчитаться по пленным без приписок. Отца вызвал к себе командующий 3-й армией В.И. Кузнецов и поставил задачу: отчитаться за 120 тысяч пленных. Отец поехал в американскую зону к начальнику разведки 3 полевой армии полковнику Д.Робертсу, предварительно прихватив с собой три бутылки армянского коньяка. Крепко с ним выпили. Когда Робертс дошел "до кондиции", отец попросил его дать ему письменную справку о том, что войска 3 ударной армии русских передали американцам 120 тысяч немецких пленных. “Да хоть 200 тысяч!” Тут же через помощника Робертса эта справка была оформлена и подписана.

Кстати о приписках. Представьте себе, что перед районом обороны нашего батальона стоит подбитый немецкий танк. Командиры рот первого эшелона считают, что этот танк подбит ими, итого три танка. Батальон в отчете указывает 3 танка. Командир полка тоже видит этот танк, итого четыре танка. Этот же танк видит комдив с ПКП, итого пять. В соседнем полку подбито пять танков, поэтому, начальник штаба, пиши: подбито шесть. Точно также и с потерями в живой силе противника.

В 1951 году отец переехал с нами из Магдебурга в Станислав (Западная Украина) на ту же должность - начальника разведки 38 армии. Это было время вооруженного противостояния бандеровцев, с войсками НКВД и Советской армии, которые стремились любыми путями навязать свой порядок, а когда это не произошло, прорваться и уйти через границу в Западную Германию. В борьбе с бандеровцами свой вклад внесли и разведподразделения армии, особенно отдельная рота СПЕЦНАЗ. В городе был введен комендантский час, по ночам гремели выстрелы. Каждый день проходили похороны военнослужащих и членов их семей убитых ночью бандеровцами.

Как-то летом нас школьников сняли с занятий и отвезли на аэродром, встречать Лаврентия Берию, который прилетел разбираться с обстановкой. Мы стояли у посадочной полосы и махали флажками, когда он с группой энкеведешников проходил мимо нас. Он на нас даже не посмотрел.

На ужине, в тот же день, отец рассказал матери, что в обеденный перерыв почти все начальники управлений НКВД перестрелялись у себя на квартирах, причем сначала стреляли в своих жен, потом в детей и только потом в себя.

Спустя несколько лет, я спросил отца: “Зачем они это сделали”. Он ответил, что все они были замараны в связях с бандеровцами и прекрасно понимали, что ждет их семьи. Я спросил, как же так? И отец рассказал.

Во всех органах НКВД были выделены дни и часы для приема населения. Как-то раз, на прием к начальнику областного управления пришел посетитель. Мужчина средних лет, в гуцульском кожушке, в отличие от других совсем не загорелый и пахнущий сыростью. Наверное, долгое время сидел в бандеровском схроне и поэтому так пропах.

"Добры дзень, добродию полковник. Я прывиднык крайового проводу "Филин". Полковник опешил и встал: сам руководитель бандеровского движения Станиславщины у него на приеме. "А вы сидайте, добродию, сидайте. Скажить, Ваша жонка робит в детском саде № 6? Там же и ваша дочка Светлана. А сынок, Олежек, учится в школе № 2? Вы в состоянии защитить свою семью? Я думаю, нет. Поэтому, если через пятнадцать минут я не выйду отсюда, вашей семьи, через двадцать минут, не будет. Вы меня поняли?

А теперь поговорим. Мы не имеем к Вам претензий за то, что Вы ловите нас и стреляете. То Ваша работа. Вы за это гроши получаете. Но за два дня до проведения операции против нас, вы должны уведомить об этом наш крайовый провод. Тогда и с Вами и с Вашей семьей ничого не случится. Завтра к Вам зайдет мой связник, назовется Гриць. С ним и обговорите условия связи. Довидзення добродию."

Вот так! Поэтому они и стрелялись.

Для того чтобы покончить с попытками прорыва через границу и избежать лишних жертв с нашей стороны, Берия приказал собрать все пограничные заставы в погранотряды и открыть границу. То же было приказано пограничникам Польши и ГДР. В результате через две недели основная масса бандеровцев ушла в Западную Германию. Затем границы закрыли.

Так Берия решил проблему и спас от смерти сотни, если не тысячи, жизней наших солдат.

Последний свой третий орден "Красное Знамя" отец получил уже в мирное время, будучи генерал-майором - начальником разведки Северной группы войск. Летом 1956 года в Польше начались волнения. Отец, не мудрствуя лукаво, взял с собой нескольких офицеров из отдельной роты специального назначения, прибыл в Варшаву в МВД ПНР и потребовал показать ему агентурные дела. Когда их принесли, он, не глядя на них, сказал: “Мы их берем”, и передал их своим офицерам. На протесты поляков, он переадресовал все претензии к Главкому Варшавского договора, который, кстати, ничего тогда и не знал. Пока поляки разбирались, отец благополучно уехал в Легницу - в штаб Северной группы войск. Дальше – дело техники. Благодаря сведениям агентуры о руководителях, их быстро и своевременно арестовали, поэтому волнения в Польше быстро прекратились.

Закончил службу отец в должности Начальника разведки Сухопутных войск (Командующий Маршал В.И.Чуйков – разговаривал с подчиненными только матом) в 1963 году. Его не отпускали (кто же увольняет генерала в 49 лет), но у него к этому времени уже было 2 инфаркта и, как сказали врачи, 3-го инфаркта его сердце просто не выдержит. И мама сказала: «Пусть у меня муж будет живой генерал-пенсионер, чем мертвый маршал».

Валентин Алешин

17 апреля 2015 года